Хроноагент - Страница 19

Три тридцать пять. Все. Они уже в воздухе. Началось. Но все по-прежнему тихо. Мне хочется вскочить и заорать: “Подъем! Тревога! По машинам!” Но этого делать нельзя. Я смотрю на штабную палатку. Капитан Свиридов неподвижно сидит возле рации. Если бы я с ним не разговаривал несколько минут назад, подумал бы, что он спит.

Три сорок пять. По-прежнему все спокойно. Встаю и начинаю ходить вдоль линейки палаток. Повернувшись в очередной раз к штабной палатке, вижу, как Свиридов что-то слушает, натянув наушники. Я замираю.

Из штабной палатки выскакивает дневальный и бежит к ближайшей сосне.

Бам! Бам! Бам!

Несутся в ночи звуки колокола громкого боя. Откуда его раздобыл Жучков?

Из командирской палатки выбегают, застегивая на бегу гимнастерки, Лосев с Жучковым.

Бам! Бам! Бам!

Я врываюсь в свою палатку и хватаю комбинезон со шлемофоном, лежащие в изголовье.

— Подъем, мужики! Тревога!

Ребята быстро одеваются и ворчат:

— На тебе, в воскресенье, чуть свет, не срамши, по тревоге поднимают…

Дневальный бежит вдоль линейки.

— Комэски, командиры звеньев — в штаб!

Мы бежим к самолетам. Я с ходу выбиваю из-под шасси колодки, вскакиваю на плоскость и открываю фонарь. Через пару минут прибегает Букин.

— Настроиться на первую боевую частоту!

Сергей вопросительно смотрит на меня.

— Похоже, началось, Андрюха, — говорит он.

— Да, похоже на то, — соглашаюсь я.

Еще через несколько минут слышим крик Волкова:

— Вторая эскадрилья! Ко мне!

Мы быстро собираемся.

— Немцы, не объявляя войны, нарушили границу и крупными силами вторглись на нашу территорию. В воздухе в разных направлениях движутся большие группы их самолетов. По неуточненным сведениям приграничные части и города уже подверглись бомбардировке. Нам объявлена готовность номер один. Находиться у самолетов, запуск моторов по зеленой ракете.

Он замолкает, но, прежде чем вернуться в штаб, тихо говорит:

— Как думаете, мужики, это провокация или… — Он нерешительно замолкает.

— Или, — за всех отвечаю я.

Он внимательно смотрит на меня.

— Что ж, тогда что положено кому, пусть каждый совершит.

Он резко поворачивается и бежит в штаб. Напряженно тянутся минуты. Крошкин десятый раз обходит вокруг “Яка”, проверяет управление, залезает в кабину…

Снова бежит Волков и машет нам рукой, собирая к себе.

— Квадрат 4Г, на высоте пять тысяч перехватить большую группу бомбардировщиков. Идем курсом 190 на высоте пять пятьсот…

Над летным полем взлетает зеленая ракета. Быстро вскакиваю в кабину.

— От винта!

Мотор, чихнув, взревывает. Меняю обороты: все в порядке. Показываю Крошкину большой палец и задвигаю фонарь.

— Первая эскадрилья! На взлет! — слышу в наушниках голос майора Жучкова.

Еще немного погодя:

— Вторая эскадрилья! На взлет!

Выруливаю на полосу. По ней уже разбегается первое звено. Заруливаю на старт. Вперед выкатывается Букин с ведомым. Вот они пошли. Выжидаю, пока отнесет пыль, и толкаю сектор газа. “Як” легко отрывается от земли, и мы идем за первой парой.

Вот он — первый боевой вылет! Мир кончился, начинается война.

Глава 7

Им даже не надо крестов на могилы,
Сойдут и на крыльях кресты.
В.Высоцкий

Весь полк — в воздухе. На стоянках остались два “Яка”: начальника штаба и батальонного комиссара Федорова, его вчера вызвали в Минск. Нас ведет сам Лосев. Полк идет строем “пеленга”. Наша эскадрилья — чуть сзади и левее первой.

Десять минут… пятнадцать… Внизу все спокойно. Страна еще спит. Наша армада идет так высоко, что гул шестидесяти шести моторов никого не беспокоит.

Замечаю движение на горизонте.

— “Сохатые”! Я — шестьдесят пятый. Четвертой — прикрывать, следить за верхней полусферой. Первая, вторая, третья! За мной! Атакуем!

Пара Лосева делает “горку” и во главе первой эскадрильи бросается на передовую группу противника. Поднявшись “горкой”, вижу, что немецкие самолеты идут девятка за девяткой, четко, как на параде, с правильными интервалами. И хвоста у этой колонны не видно, он теряется где-то за пределами видимости. Не так уж их и мало!

Мне плохо видно, что творит первая эскадрилья, там какие-то дикие перемещения. Вижу только, как вниз падают, дымя, самолеты. Теперь я вижу, это — “Дорнье-210”. Мощное зверье!

Первая эскадрилья разметала две первые девятки и стремительно, не ломая своего строя, отваливает влево-вверх. Теперь перед нами — третья девятка.

— Вторая! Я — “Сохатый-17”. Атакуем!

Мы падаем на строй “Дорнье” с высоты пятьсот метров. Выбранный мною бомбардировщик стремительно растет в прицеле. Я жду, что он сейчас начнет маневрировать, но у пилота — крепкие нервы. В мою сторону несутся огненные трассы, но у меня нервы не слабее. Взаимная скорость — около тысячи! Силуэт “Дорнье” стремительно растет… Пора!

Ду-ду-ду-ду! Отрывисто стучит пушка. Нос “Яка” окутывается дымками, вперед уносятся трассы снарядов и пуль. “Дорнье” проскакивает внизу, но я успеваю заметить, как мои трассы гаснут в его левом моторе и центроплане.

— Серега, добей!

— И так хорош… — отвечает он и бьет по ведомому, с таким же, как и у меня, успехом.

Мы попадаем под плотный огонь следующей девятки и, развернувшись, атакуем ее с фланга. На этот раз бью по кабинам. Результат — налицо: “Дорнье” закачался, но меня начинают доставать трассы стрелков. Быстро отваливаю вслед за Букиным.

— Доделал я его, Андрей!

— Добро!

То, что осталось от двух девяток, посбрасывало бомбы и пытается уйти поодиночке.