Хроноагент - Страница 44

Я киваю.

— Искупаться бы, — мечтательно шепчет Ольга.

— Нет проблем, пошли, — говорю я, и мы с Ольгой исчезаем из-за стола.

На наш уход никто не обращает внимания. За столом — дым коромыслом. Веду Ольгу к небольшой заводи, заросшей по берегам ивняком. Я обнаружил ее на днях, когда, бездельничая, слонялся по окрестностям.

— Ой, какая прелесть! — восхищается Ольга. Она быстро раздевается и бросается в воду. Вынырнув, она оборачивается. — А ты что стоишь?

Была не была! Ребята пьют, им не до нас, да и место это никто из них не знает. Нечего стоять на берегу и караулить. Сбрасываю одежду и присоединяюсь к Ольге.

Наплескавшись вволю, Оля ложится на спину. Над водой только ее лицо и розовые соски грудей. Я подплываю и осторожно их целую. Она смеется и обхватывает меня за шею. Плыву с ней к берегу. На мелководье подхватываю ее на руки и несу в кусты на берегу.

Час, а может быть и больше, мы предаемся любви, страстной и ненасытной. Наконец утомленная Оля затихает, лежа на спине и глядя в небо. На нем уже зажглись первые звезды.

— Андрей, как ты думаешь, у этих звезд есть планеты?

— Должны быть.

— А на них есть жизнь? Я имею в виду такую, как у нас?

— И это вполне возможно.

— Представь, что они сейчас смотрят на нас в мощный-мощный телескоп, и что они видят?

— Они видят, как идет кровавая война, все горит и рушится, люди убивают друг друга…

— А два молодых придурка наплевали на все это и среди кровавой бойни любят друг друга. Что они подумают?

— Они решат, что война — явление временное, раз любовь, даже на войне, заставляет людей отрешаться от всех забот и тревог, заставляет забыть о смерти и кидает в объятия друг к другу. Значит, подумают они, любовь сильнее жестокой войны, и в итоге она победит.

— По-моему, они будут правы.

Оля улыбается и гладит мою левую руку. Пальцы ее профессионально ощупывают шрам.

—И тебя пометило. Легкое, осколочное, поверхностное… Больно было?

— Терпимо. Давай одеваться, а то мужики сейчас нас хватятся, начнут искать и найдут в таком виде.

— Думаешь, им сейчас до нас?

— Ничего я не думаю. Я знаю только, что они уже добрались до спирта, и кто его знает, какие мысли им могут сейчас прийти в головы. Давай не будем их на грех наводить.

Оля соглашается, и мы, одевшись, возвращаемся к обществу. Там нас еще не хватились. Правда, Сергей, увидев меня, кивнул, “накапал” мне в кружку спирта и куда-то исчез. Замечаю, что Саша Комов переводит восторженный взгляд с Волкова на Ольгу и обратно. Но ревности во мне нет. Наоборот, гордость за то, что у меня такая женщина, что от нее трудно отвести восхищенный взгляд.

Вернулся Сергей с гитарой.

— Выпей, друже, и ударь по струнам, — предлагает он.

Вечер продолжается под дружное пение. Часов в десять

Волков прекращает застолье:

— Все, отбой. Завтра — тяжелый день. Надо отдохнуть как следует.

Мы с Сергеем провожаем Ольгу с Гучкиным и возвращаемся уже к полуночи, когда эскадрилья дружным храпом шевелит крышу нашей хаты.

Глава 14

И в простор набивались мы до тесноты,
Облака надрывались, рвались в лоскуты,
Пули шили из них купола парашютов!
В.Высоцкий

“Есть упоение в бою”, — сказал в свое время Пушкин. Эх, Александр Сергеевич, дуэлянт вы наш неистовый! Вас бы сюда, в август 41-го! Что б вы тогда сказали? Нет уж, оставайтесь в своем времени, а то, не дай бог, сложишь голову безымянным, как тысячи, десятки тысяч поэтов, художников, артистов, ученых, так и не подаривших миру своих творении.

Но поднимись Александр Сергеевич в эти дни над Белыничами, окинь он взором своим этот ад, это месиво из самолетов, продирающееся сквозь море огня, он написал бы по-другому. “Есть озверение в бою!”

Через пятьдесят лет, на волне ревизии истории, под флагом “обнародования скрывавшихся фактов” и “освещения правды” кабинетные ученые и просто писаки всех мастей и расцветок, купленные гонорарами, будут писать, что операция по ликвидации авиационной базы под Белыничами была непродуманной, что людей гнали на убой, что можно было бы вообще не трогать эту базу и т.д.

Что можно сказать этим правдолюбам? Хорошо рассуждать о прошедшей войне, сидя в уютном кресле с чашкой кофе и сигаретой, обложившись справочной литературой и поглаживая мурлыкающую на коленях кошку. Можно дописаться до всего, особенно если тебе пообещают хорошие деньги за очередное разоблачение ужасов и бардака Совдепии. И допишутся! Будут писать, что воевали мы плохо, не так воевали. И победили не так, как надо побеждать, да и побеждать-то не нужно было. Лучше всего было бы сразу побросать оружие и запросить пардону. Жили бы сейчас в Германии! Только в качестве кого, позвольте спросить? И в какой Германии?

И начнут писаки изгаляться: и солдаты у нас были тупые, и полководцы бездарные, и летчики летать не умели, и танкисты собственных танков боялись, и артиллеристы мазали, больше по своим били. И величайший полководец XX века, маршал Жуков, вовсе не величайший полководец, а безграмотный мясник. Он, мол, только численностью и мог давить. Невдомек этим “писателям” и легковерным читателям, что военное искусство в том и состоит, чтобы в нужное время в нужном месте создать численное превосходство, а все остальное — дело техники.

И о технике будут писать: воевали мы на никуда не годных танках и самолетах, вот у немцев и американцев! Что-то я не припомню, чтобы за всю войну хоть в одной воюющей стране был создан танк, способный конкурировать с “Т-34”, или штурмовик, хоть отдаленно приблизившийся по своим характеристикам и живучести к “Ил-2”.