Но нам уже не до них. В правом борту “Яка” — ужасные пробоины. Открываем фонарь. Вся кабина залита кровью. Волков лежит лицом на приборной доске, упершись лбом в бронестекло. Быстро отстегиваем ремни и осторожно вынимаем из кабины окровавленное тело. Весь правый бок разворочен, руки практически нет. Машину он выравнивал и сажал левой. Пока мы возимся, подбегают санитары с носилками и командир полка.
— Живой?
— Вроде живой, — отвечаю я, — дышит.
— На машину и в Краснове! Мухой! — кричит Лосев санитарам.
— Я с ним поеду, товарищ полковник.
— Давай, Андрей, ты их там всех знаешь, проследи, чтобы прямо с колес — на стол.
— Только бы живым довезти, у Гучкина — руки золотые.
— Я его лично спиртом по уши залью, если Володю спасет. Давай, Андрей, давай! Только не задерживайся там. В двенадцать — вылет, а эскадрилью вести некому.
Через пару минут наша “санитарка” на предельной скорости мчится в сторону Краснова. Я смотрю на бледное лицо Волкова, и меня не оставляет впечатление, что жизнь стремительно вытекает из этого сильного замечательного человека. Только бы довезти!
Словно навстречу нам на крыльцо школы выходит Ольга в своей окровавленной хирургической униформе.
— Оля! Быстрее, помогите, Волкова ранило!
— Володю? Где он? Куда ранило?
Санитары выносят из машины Волкова, и Ольга наклоняется над ним.
— О господи! И он еще жив?
Она хватает его за левую руку, нащупывая пульс, а сама кричит:
— Андрей Иванович! Срочно готовь резервный стол и кровь! Крови побольше!
Она поворачивается к санитарам.
— Несите его, бегом!
Она поворачивается ко мне, на глазах у нее слезы.
— Андрюша! Да что же они с вами делают?
— Оля! Не надо, успокойся, вытри слезы. Иди работай, спасайте его!
— Чем это его так?
— Снарядом. Прямо в кабине разорвался.
— Ой, мамоньки! Как же он долетел?
— Его над самой землей, при посадке подстрелили, сволочи.
— Ладно, Андрюша, я бегу. Начну я, а Костя освободится — поможет. Тут работы! Сделаем все, что сможем.
Ольга убегает, а я присаживаюсь на подножку машины и закуриваю, дожидаясь наших санитаров. Ловлю себя на том, что у меня дрожат руки и ломаются спички.
Вернувшись на аэродром, первым делом захожу в штабную землянку.
— Ну, как с ним? — с тревогой в голосе спрашивает Лосев.
— Довезли живого. Сейчас его Ольга Колышкина оперирует. Сказала, как Гучкин освободится, тоже им займется.
— Как думаешь, спасут? — с надеждой спрашивает Жучков.
— Не знаю, — качаю я головой. — Я понял, что он слишком плох. Ольга даже испугалась, когда его увидела. А уж она-то насмотрелась всякого.
— Будем надеяться на лучшее и уповать на искусство хирургов. А ты принимай эскадрилью. Вот тебе первая, как комэску, задача. Взлет в двенадцать. В квадрате 6Г, на четырех тысячах, примешь полк “Пе-2” и отведешь их в квадрат 8Д. Станция Горки. Зенитные батареи: здесь, здесь, здесь и здесь. “Мессеры” могут появиться вот с этого и с этого аэродромов. Соответственно пятнадцать и двадцать минут лета. На высоте могут ходить “Нибелунги”. “Медведи” видели их в этом районе на пяти-шести тысячах. И давай, чтобы по-волковски, без потерь!
— Есть по-волковски!
— Вы теперь не просто “сохатые”, вы теперь — “сохатые волки”!
— Ничего себе помесь!
— Чем страшней, тем лучше!
Я иду в нашу землянку. При моем появлении все замолкают и смотрят на меня. Ждут вести: хорошей или плохой. Мне нечем их порадовать. Коротко рассказываю, как сдал комэска Ольге, и ставлю задачу на боевой вылет. Сергей присаживается ко мне.
— Ты заметил номер этого “Нибелунга”?
— Заметил, двадцать второй.
— Я тоже заметил, — с нехорошей улыбкой говорит Сергей. — По-моему, эта тварь здесь еще не раз появится. Как бы его подловить?
— Волков пытался его подловить, да, видишь, сам попался.
— Тут подумать надо.
— Давай подумаем. Этот “Нибелунг” не из простых.
Через полчаса я поднимаю эскадрилью в воздух. Задание выполняем без помех, если не считать того, что дважды пришлось отбить наскоки “Нибелунгов”. Правда, обошлось без потерь как с той, так и с другой стороны.
Перед посадкой Сергей с ведомым делают несколько кругов над аэродромом на разных высотах.
— Есть кой-какая мыслишка, — говорит он мне, приземлившись.
После разбора полетов он идет в штаб и берет у Жучкова карту окрестностей аэродрома с более крупным масштабом. Устроившись в землянке, он долго ее изучает, меряет расстояние, что-то считает.
Закончив свои операции, Сергей закуривает и долго в задумчивости сидит над картой.
— Андрей! — зовет он меня наконец. — Подсядь сюда.
Он показывает мне две глубокие извилистые балки, начинающиеся неподалеку от нашего аэродрома. Одна тянется на юго-восток, другая — на запад.
— Ну и что? — спрашиваю я.
— А то, что незаметно подойти к аэродрому можно только по этим балкам, на бреющем.
Я прикидываю размеры этих балок, их длину, оцениваю их извилистость и недоверчиво качаю головой:
— Сомнительно. Они же не могут сидеть в этих балках и ждать нас, к тому же из них ни черта не увидишь. Значит, они должны засечь нас заходящими на посадку вот с этой или этой точек, потом нырнуть в балки и идти по ним к аэродрому, чтобы выскочить именно в тот момент, когда будет садиться последняя пара. Ты представляешь, какой точный здесь нужен расчет?
— Не только представляю, но и сделал его. Вот, смотри.
Сергей протягивает мне листок, исписанный цифрами.
Вглядываюсь, вникаю в расчеты, и меня охватывает еще большее недоверие к этой идее.