Возвращаемся мы, когда солнце стоит уже довольно высоко. Я гребу, а Оля полулежит на корме, закрыв глаза, подставив утреннему солнцу лицо и обнаженную грудь. Медленно гребу и любуюсь ее фигурой. Сергей был тысячу раз прав, когда говорил, что в купальнике от нее глаз не оторвешь. Бедняга, он не видел ее без купальника.
Внезапно Оля испуганно ойкает и поспешно натягивает купальник на грудь. Ее расширившиеся до предела глаза смотрят куда-то за мою спину. Оборачиваюсь. На причале возле моей аккуратно сложенной формы стоит генерал-майор авиации с четырьмя орденами Красного Знамени и Золотой Звездой на груди и внимательно смотрит на нас. Я цепенею. Лодка по инерции проходит вперед и ударяется носом в причал.
Ольга, пискнув: “Ой, папка!”, стремительно выскакивает из лодки и исчезает в доме. А мне бежать некуда. Положение мое довольно пикантное, но субординация есть субординация. Выхожу из лодки и, совершенно забыв, что я в одних трусах, представляюсь, став во фронт:
— Старший лейтенант Злобин, 129-й истребительный полк 44-й авиадивизии.
— Оденьтесь, старший лейтенант! — хмуро бросает генерал.
Начинаю одеваться, а он спрашивает:
— Это ваша дивизия дислоцируется под Елизовым?
— Так точно.
— Хм! А что это вы делаете здесь, в Подмосковье? Отрабатываете боевое взаимодействие?
Я уже одет и коротко объясняю генералу, почему я здесь, а не в Елизово.
— Так. Значит, завтра улетаете? — Он замечает на моей груди орден. — За что награда?
— Финская кампания. Шестнадцать боевых вылетов, два сбитых, товарищ генерал.
— Вояка, значит! — Лицо генерала добреет. — И много вас таких в 44-й?
— Почти все, товарищ генерал.
— Слыхал я про вас, слыхал. — Генерал замолкает, потом тихо спрашивает: — Ну а это как прикажешь понимать?
Он кивает через плечо в сторону, куда исчезла Ольга. Что ему ответить? Задумываюсь на секунду и отвечаю просто:
— Любовь.
Генерал с интересом смотрит на меня, я жду, что он скажет. А он неожиданно улыбается.
— Любовь, говоришь? Ну, бог с вами, любитесь! Совет, как говорится, да любовь. — Лицо генерала вдруг снова становится серьезным. — Ох, не вовремя, старшой, не ко времени посетила вас эта любовь.
— А она, товарищ генерал, на время не смотрит.
— Вот как? — Генерал задумывается ненадолго и хлопает меня по плечу. — А ведь ты прав, черт возьми! Она всегда не вовремя и всегда вовремя. А уж если пришла сразу и к ней, и к нему, то уж тут ничего не поделаешь. Хоть земля под ними разверзнись, а они все обниматься будут. Так в обнимку в пропасть и полетят. Как зовут-то тебя, сын?
— Андрей.
— А меня — Иван. Иван Тимофеевич. Пойдем в дом.
На пороге нас встречает Ольга. Она уже в сарафане и босоножках. Конечно, здорово смущена, но держится.
— Папа, а мама где?
— В Москве осталась, приболела она.
— Что с ней?
— Да все то же. Горло опять воспалилось, температура поднялась. Я ее, дочка, решил в Ашхабад отправить, к Петру Семеновичу. Что ей одной в Москве делать? А там она подлечится на туркменском солнышке. Потому за тобой и приехал, помоги ей в дорогу собраться.
Ольга стоит в нерешительности, не знает, что сказать.
— Ну, что думаешь? Нечего здесь думать! Не умрете друг без друга до вечера. Мать — дело святое. Вечером Гриша тебя сюда привезет. Ты пока возьми этот списочек, отбери кой-какие вещички, а мы с Андреем посидим, поговорим, по рюмочке выпьем.
Иван Тимофеевич берет меня за локоть и ведет в комнату, к столу. Из буфета он достает бутылку коньяку и разливает по рюмкам.
— Давай, Андрюша, выпьем за тебя с Олей. Раз уж любите друг друга, то и любите дальше. Я вам в этом деле не помеха.
Мы выпиваем. Он хитро подмигивает и спрашивает:
— А может быть, тебя просто на генеральскую дочку потянуло? Карьеру рассчитываешь сделать?
— Иван Тимофеевич! То, что вы — генерал, я узнал пятнадцать минут назад. Про вас мне Оля сказала просто: “Мой папка — тоже летчик”. А что касается карьеры, то уж вы-то знаете, от чего она у нас, истребителей, зависит. За чужой спиной ее не сделаешь.
— Верно говоришь. Давай еще по одной. За нас, летучее племя!
Мы снова выпиваем, генерал идет на кухню, приносит хлеб, ветчину.
— Закусывай, а то, пока Ольга собирается, мы с тобой упьемся.
— Елизово, значит, — говорит он после паузы. — Что ж, соседями будем. Наша дивизия недавно в Гродзянку передислоцировалась.
— Тоже истребители?
— Нет, штурмовики.
— “Ил-2”?
— А ты откуда знаешь? — с подозрением смотрит на меня генерал. — Это же секретная машина.
— Иван Тимофеевич, если новые машины держать в секрете от собственных истребителей, то их лучше вообще в воздух не поднимать. Опасно это.
Генерал смеется.
— И то верно! У нас есть мудрецы, дай им волю, засекретят самолет даже от того, кто на нем летать должен. — Он закусывает кусочком ветчины и продолжает: — Хорошо хоть догадались подальше от границы нас перебросить, из-под первого удара. А то мы стояли в Щучине! Нас бы через два часа уже танками подавили.
— Как там, на границе?
— Напряженно.
— Я не о том, Иван Тимофеевич. То, что в каждый момент может начаться, это мы знаем. Ходят слухи, что затеяли ремонт полевых аэродромов и посгоняли полки с четырех на один.
Генерал мрачнеет, снова наполняет рюмки и говорит неохотно:
— Был такой идиотизм. Мы в Щучине чуть ли не в два яруса с дивизией “СБ” стояли. Но этим затейникам уже вправили мозги. Сейчас в спешном порядке ремонтные работы сворачивают, части рассредоточивают. Не знаю, успеют ли?
Генерал замолкает, уходит в себя. Кажется, перед его внутренним взором проходит то, что он видел на границе. Наконец он говорит: