Хроноагент - Страница 76

— Леший его знает, наверное, много. Так что сбивать тебе их, не пересбивать. Но я знаю другое. В то утро над Озерками — это я узнал у “медведей” — прошли три “Юнкерса” 172-й группы люфтваффе. Бортовые номера 134, 139, 141. Я понимаю, что ты не успокоишься, пока не сгорят все трое. Это, конечно, трудно, но я попробую узнать их судьбу.

— Это как же?

— Есть один человек, который для тебя может это организовать.

Федоров протягивает мне пачку, я машинально беру сигарету, прикуриваю и роняю ее на землю. “Кэмел”!

— Понял, о ком я говорю? — Федоров подбирает сигарету и возвращает мне. — Так вот, он просил передать тебе, что ты ему тоже не нравишься. Вы с ним о другом договаривались. А чтобы ты поверил, просил дать тебе закурить из этой пачки. Я, конечно, ни черта не понимаю, что у тебя с ним общего и что для вас означают эти американские сигареты. Но вчера в Смоленске он сам нашел меня и расспрашивал о тебе подробно.

— Спасибо, я понял.

— Что ты понял?

— Все понял. И что корпусной комиссар говорил, и что ты весь вечер мне говорил. Лосеву передай: от полетов меня отстранять не надо. Пусть включает меня на завтра в боевое расписание.

— Ну и слава Перуну! Ты думаешь, ему легко отстранять от боевой работы лучшего аса фронта? Ладно, пойдем до хаты. По пути поговорим о завтрашней работе.

Мы идем назад, и Федоров обрисовывает мне ситуацию.

Битва за Смоленск вступила в новую фазу. Контрудары нашего танкового корпуса приостановили наступление группы Гудериана на Починок и Ельню и заставили его перейти к обороне. Но прорвать эту оборону наш корпус не смог. Сейчас обе стороны подтягивают резервы, накапливают силы. У нас на подходе свежая дивизия тяжелых танков прорыва и два полка реактивных минометов. Но немцы опережают нас на несколько часов. У Гудериана уже есть все, что ему необходимо для нового удара. Но у него возникли осложнения. Хорошо поработали наши партизаны и десантники. К северу и западу от Рославля железные дороги практически уничтожены. В Рославле скопилось огромное количество эшелонов с горючим и боеприпасами. Там как раз то, что требуется Гудериану.

Грунтовые дороги раскисли, машины не успевают, и разгрузка эшелонов производится прямо на станции, на землю. Горючее сливают в местное пристанционное хранилище. А эшелоны все прибывают и прибывают. Восточную и южную ветки десантники намеренно не трогали. Сейчас на станции скопилось бензина и снарядов столько, что, если эту свалку хорошо запалить, Гудериан надолго забудет о наступлении.

— Завтра и начнем. Первыми пойдут “колышки” и “медведи”. Они подавят зенитные батареи. Их там много, но не столько, сколько было в Белыничах. Немцы не предвидели такой ситуации и не успели создать мощной системы ПВО. Правда, “мессеров” там будет с избытком.

Второй заход — наш. Пойдем с “пешками”. Наверху постоянно будет патрулировать эскадрилья “тигров”. Поэтому непосредственное сопровождение выпадает на нас и “медведей”.

Единственное, что немцы успели сделать, это хорошо замаскировали подлинные и соорудили ложные цели. Разведка ясности не внесла, да и времени на это нет, оно сейчас работает на Гудериана. Поэтому бомбить придется все подряд. Здесь одним заходом не обойтись. Надо рассчитывать самое меньшее на пять вылетов.

— Ну как, можно на тебя надеяться? Не подведешь?

— Не подведу, — смеюсь я, — “Юнкерсам” там завтра делать будет нечего.

— Ну и ладно! А судьбу этой троицы я тебе завтра же узнаю. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Комиссар уходит в штаб, а я захожу в избу. Ребята о чем-то тихо разговаривают и замолкают при моем появлении.

Смотрю на часы: двадцать два тридцать.

— Непорядок, “сохатые”. Давайте баиньки. Завтра на Рославль пойдем, рассчитывайте на пять вылетов как минимум.

Сдвигаю в сторону урчащее семейство, бесцеремонно оккупировавшее мою подушку, и закрываю глаза. Ольга присаживается рядом со мной и спрашивает:

— Что, получил? Я говорила тебе: мне твое глупое геройство не нужно. Мне нужно, чтобы ты побеждал и всегда возвращался. Возвращался ко мне. Я всегда буду ждать твоего возвращения и плакать раньше времени по тебе не буду. Я тебе это обещала. Но и ты обещал, что мне никогда не придется плакать. Я свое слово сдержала. А как быть с твоим? Или ты своему слову не хозяин? Тогда ты не мужчина! — Она вздыхает. — А я так хотела, чтобы у него, — она кладет мою ладонь себе на живот, — был отец…

Утром, получив боевое задание, мы на стоянке ждем вылета. Сергей присаживается ко мне.

— Как настрой?

— Как всегда, — отвечаю я и угощаю его папиросой.

— Как всегда — это как когда? Смотри, друже, от тебя скоро не только “Юнкерсы”, но и “Яки” шарахаться будут.

— Что было, то прошло. На эту тему можешь не беспокоиться. Будем считать, что мое состояние депрессии кончилось и мы снова начинаем воевать по-волковски. Только обещай мне одну вещь.

— Какую?

— Что ты тоже будешь водить эскадрилью по-волковски, когда меня убьют.

Сергей недоверчиво смотрит на меня, и я поясняю:

— Я, сознаюсь, эти дни смерти искал.

— Это заметно было. Ну и как?

— Не нашел. Но я с ней поговорил.

— И что она тебе сказала, если не секрет?

— Да никакого секрета. Сказала, что искать ее бесполезно, она сама меня в нужный момент найдет и что она еще никогда не опаздывала. Ну и решил я, раз такое дело, не тратить драгоценное время на ее поиски.

— Тогда зачем же такой разговор?

— А затем, что понял я: момент этот — совсем рядом.

Сергей насмешливо свистит.

— Смеешься? А зря. Я в это тоже раньше не верил, а сейчас, представь, верю. Я не рассказывал тебе о нашем разговоре с Колышкиным?