Хроноагент - Страница 28

Сергей достает из нагрудного кармана моего комбинезона пистолет и запасной магазин. Я укладываю их в кобуру и поправляю ее.

— Вот, теперь все. Дуй! — Сергей вздыхает.

Его можно понять. Нам с Ольгой, можно сказать, повезло: один шанс на тысячу. Его же с Верой война разметала далеко и надолго.

Пока иду до Больших Журавлей, в голову мне приходит мысль, что я совершенно забыл, для чего я здесь. Война, повседневная, тяжелая, на грани физического и морального истощения, работа, переживания за Ольгу вытеснили все остальное. Впрочем, все идет как надо. До того единственного боя, ради которого и затеяна вся эта история со мной, еще больше двух месяцев. За это время я должен втянуться настолько, чтобы вполне выдержать бой одному против десятки. Прикидываю, сколько бы я сейчас смог продержаться против десяти “мессеров”, пусть даже не “Нибелунгов”… Получается, что те, кто послал меня сюда так рано, кругом правы. Я сейчас просто не удержу возле себя эту десятку. Пять сожрут меня, а остальные догонят и расправятся с Сергеем. Так что будем набираться опыта.

В Больших Журавлях все дома заняты под госпиталь. Поначалу я теряюсь: где же искать Ольгу? Потом вспоминаю, что она — хирург. Значит, надо искать операционную, там мне скажут, где ее найти. Операционная разместилась в здании сельсовета. Над крышей соседствуют два флага: красный с серпом и молотом и белый с красным крестом. На крыльце стоит довольно странная и весьма колоритная фигура.

Тощий и длинный как столб мужик неопределенного возраста, в белых полотняных брюках и такой же куртке почти до колен, с засученными выше локтей рукавами. Жилистые волосатые руки с длинными пальцами подняты на уровень плеч, ладонями вперед. Он словно собирается сдаваться и раздумывает: стоит это делать или нет. На голову плотно, по самые брови, натянута белая шапочка, на грудь свисает марлевая маска. Маска, шапочка, брюки и особенно куртка обрызганы чем-то красным. Я догадываюсь: кровь. В зубах у странной личности дымится папироса. Серые глаза из-под рыжих бровей внимательно меня разглядывают.

— Кого разыскиваем, старшой? — скрипит личность сквозь зубы, не вынимая папиросы изо рта. — У нас здесь летчиков вроде нет.

— Старший лейтенант Злобин. С кем имею честь?

Личность поводит своим длинным, буратинообразным носом в сторону стоящего рядом пожилого санитара и что-то мычит. К моему удивлению, санитар услужливо вынимает папиросу из его зубов и держит ее наготове.

— Военврач второго ранга Гучкин, — представляется личность, не меняя позы, держа руки в прежнем положении: чи щас сдаться, чи погодить трошки.

— Что привело вас, товарищ старший лейтенант, в нашу обитель скорби? Товарища ищете? Как фамилия? Какой части? А вообще-то точнее вам скажут в канцелярии, второй дом направо. Я всех вряд ли упомню. Знаете, сколько за день раненых проходит!

Он снова кивает носом, и санитар вставляет ему в зубы папиросу.

— Вообще-то мне нужен не раненый, а военврач третьего ранга Колышкина.

Гучкин так резко открывает свою пасть, обнажая лошадиные зубы, что папироса выпадает изо рта. Санитар подхватывает ее на лету и укоризненно качает головой.

— Вас интересует Колышкина? Ольга Ивановна?

— Так точно.

— Ну, ты даешь, старшой! Откуда ты взялся?

Я беру официальный тон:

— 129-й истребительный полк.

— А! Сосед. Мы с вами как у Христа за пазухой. Пока вы здесь, ни одна бомба сюда не упадет. Верно?

— Верно, не дадим. Так где я могу видеть Колышкину?

— Не вовремя ты пришел, старшой. Оперирует она. И еще долго будет оперировать.

— А когда освободится?

— Трудно сказать. Вчера закончили в четыре утра, позавчера — в три. Транспорт с ранеными только два часа назад пришел. Так что придется повозиться.

— А почему она оперирует, а вы курите? Почему не наоборот?

— А ты, старший, лют! Интересно знать, ты сам как, все двадцать четыре часа в воздухе проводишь или иногда, по нужде сходить, на землю спускаешься?

— Иногда спускаюсь.

— Вот видишь. А нам порой по нужде сбегать некогда бывает. Люди-то на столах лежат живые, помереть могут, а другие в очереди ждут, и всем больно до невозможности. Иваныч, — обращается он к санитару, — дай-ка я докурю, а сам посмотри, когда Ольга Ивановна с очередным закончит. Если скоро, скажи, что ее здесь командир дожидается, а если нет, не отвлекай, я сам ей скажу.

Санитар сует Гучкину папиросу в зубы и уходит.

— А что это вы так интересно курите?

— Руки должны быть чистыми. — Он выплевывает окурок и добавляет: — Идеально. Мы же ими в живом теле копаемся. После каждой операции моем и дезинфицируем.

— А, — догадываюсь я, — поэтому вы их так странно держите, словно сдаваться собрались.

— Или задушить кого-либо, — смеется Гучкин. — А ты, старшой, что за интерес до Ольги Колышкиной имеешь? Если не секрет, конечно.

— Никакого секрета. Она — моя жена.

Гучкин сокрушенно качает головой.

— А вот врать-то не надо. Она же не замужем.

— Тебя как зовут?

— Константин Владимирович.

— Ты, Костя, хорошо сказал, что сейчас по нужде некогда сбегать. Ты в мирное время по сколько операций в день делал?

— Самое большее — две. Только к чему ты это?

— А к тому, что в мирное время я тоже делал по одному, самое большее по два вылета в день. А сейчас по пять, по шесть. Но мирное-то время кончилось. Другой отсчет пошел. Если мы с ней не успели в загсе штамп поставить до 22 июня, то теперь это дело может несколько затянуться. Но для нас с ней это не имеет значения.

Гучкин хочет что-то сказать, но я его опережаю: